Эдгар Дега. Белая ворона Импрессионизма

Дега был уже в летах, когда вдруг увлекся новой игрушкой – дагеротипией, да столь рьяно, что не один знакомый более не мог уйти от него, не попозировав этак часа по три. Но, вероятно именно это увлечение фотографией помогло ему увидеть непрерывность жизненного потока за срезанной рамкой полотна и по сути, снять краской и кистью собственное документальное кино, а иллюзия словно нечаянно подсмотренной сценки стала отныне эксклюзивным приемом Дега.

Известно, что Эдгар напрочь не жаловал природу. Красоту же искал в логике и уравновешенности. Ему настолько решительно не нужна была эта, как он говорил, возня импрессионистов со световыми эффектами и рефлексами, что он даже порой ворчал: «будь я в правительстве, посылал бы жандармов приглядывать за теми, кто пишет пейзажи с натуры».

«Им нужна жизнь природы – однажды подведет Дега – мне же жизнь искусства».

Дега не принимал даже сам термин, но при этом регулярно выставлялся с импрессионистами и столь же регулярно занимался организацией их вернисажей. Этот парадокс отметят как зрители, так и критики. Быстро оценят тончайший эстетический вкус этого неудобного Дега, а заодно обратят внимание и на искания художников новой волны.

А друг Дега – Эдуард Мане, неизменно будет представлять того новым знакомым приблизительно так: «Это Дега. Он пишет с натуры… кафе… как правило — ночных». В последствии Дега даже нарекут первым импрессионистом ночи, а сам себя он иронично будет величать белой вороной импрессионизма.
Эдгар обладал удивительно цепким глазом. У него было очень яркое воображение и совершенно фантастическая фотографическая память.

Движение на холстах художника непредсказуемо, естественно, текуче, как сама жизнь. И оно почти сразу же цепляло. А вот первый его скульптурный опыт многих поверг в ужас.
В 1881 на шестой выставке импрессионистов Дега продемонстрировал изваяние – свою маленькую танцовщицу. Позировала художнику «крыска» – так называли в парижской опере балетных девочек подростков за их особую угловатость и по тем временам неестественную худобу.

Дега был фигурой загадочной. По натуре почти интроверт, что составило ему ложную репутацию дурного человека и лишь единицы знали насколько участлив, жертвенен этот застегнутый на все пуговицы лощёный денди. Словно колючий дикобраз, который тщательно прятал под ядовитыми иглами добрейшее сердце.

Предельно честный Эдгар, если хотел, людей с легкостью очаровывал. Был привлекателен, утончен, галантен, слыл виртуозным полемистом. На его словесные схватки с Эдуардом Мане стекались, как на занимательное шоу. Оба за словом в карман не лезли, но Мане, владея в совершенстве парижским искусством едкой насмешки, переиграть Дега был бессилен.
Дега никогда не под кого не подстраивался, никому не льстил. Редко писал заказные портреты – только родных и близких друзей, и никого ни разу не приукрасил, в том числе и себя.

До сорока двух лет Дега картин своих не продавал. В том попросту не было нужды. С тридцати лет он с легкостью содержал собственный особняк с гувернанткой. Впервые посмотрел на кисть, как на средство существования, лишь после смерти отца и его разорения.

Банк, которым управлял Дега старший, задолжает кредиторам астрономические суммы. Эдгар погасит долговые расписки из своего наследства. Продаст родовое гнездо и отцовскую коллекцию старых мастеров. А когда прогорят дотла предприятия родных братьев, переведет им львиную долю своих средств. Откажется от собственного дома и большей части картин из личной коллекции. В одном из писем сдержанно обоснует: «когда один из членов семьи должен значительную сумму и не может ее возместить – честь семьи, достоинство рода и репутация фамилии требует принять долг на свой счет».

Эдгар Дега родился 19 июля 1834 года в Париже. Мать Эдгара — Селестина Мюссон, креолка, происходила из богатой французской семьи, обосновавшейся на юге американского континента. Ее отец оказался удачливым брокером на хлопковой бирже в Новом Орлеане. Отец Эдгара — Огюст де Га был увлечен живописью больше, нежели финансами, хотя и управлял французским филиалом крупного банка, что был основан в Италии еще дедом Эдгара. Первоначально аристократическая фамилия рода писалась с «де» знаком дворянства раздельно. Упростит ее в своей подписи именно художник Дега.

Эдгар страдал диабетом и, как следствие, отслоение сетчатки правого глаза еще в юности. Прямой солнечный свет ему был противопоказан. На открытом воздухе делал лишь беглые наброски в блокноте. Над картинами работал только в условиях мастерской. Высоко ценил форму и рисунок. Находил, что рисунок – это не форма, это то, как ты видишь форму. Опирался на свою фотографическую память. Предпочитал наблюдать не рисую, а рисовать не наблюдая.

Детали сведены к минимуму. Формы скульптурные. Контуры – толстая, прочерченная углем линия. Колорит насыщен пурпурными, розовыми и лиловыми оттенками. Некоторые усмотрят в этом чрезмерную рассудочность мастера.

Где-то с 1874 года Дега начинает работу над сериями, делая многочисленные зарисовки по памяти, а затем перенося их на кальку и принимаясь многократно повторять жесты персонажей. Вот почему столь убедительны профессиональные ухватки его гладильщиц и жокеев, прачек и балерин.

Серий у Дега пять. Самая знаменитая – танцовщицы. Самая неожиданная – скачки. Самая короткая и невозможная по композиции – модистки. Самая обыденная – прачки.
А однажды художник откроет для себя и непарадную сторону Гранд Опера. Не миг триумфа, но театральную изнанку с ее галерным трудом у балетного станка.

Даже к своей неизбежной слепоте Дега подойдет рационально. Еще до того, как катаракта полностью перекроет ему свет, он начнет пробовать лепить с закрытыми глазами. Назовет скульптуру ремеслом слепого. Будет учится видеть тактильно, пальцами, а писать уже только пастелью, смешивая ее с темперой и водой, иногда оставляя проступающий тон бумаги, используя смешанную технику – штрихи маслом или акварелью, обрабатывая паром. Когда пастель размягчалась, он растушевывал ее подушечками пальцев. До него с пастелью никто так не работал. А колорит финальной серии художника, что к тому времени уже едва различал силуэты, назовут последним и величайшим даром мастера современному искусству.

На вопросы друзей, отчего Дега не женится, Эдгар отговаривался шуткой: «ну зачем мне жена? Я целый день корплю в мастерской, а вечером кто-то заходит туда, где я мучился, и этак мимолетно бросает – миленькая картинка».
Впрочем, Дега никогда не был особенно терпим к внешним раздражителям, а где-то к пятидесяти сделается уже окончательно сварливым. Его начнет угнетать современность. Велосипед он начнет называть смешным, телефон глупым.

Перестанет выставляться, хотя его картины уходили и так, буквально с мольберта. Но, после 1908 года он уже почти ничего не пишет.
В 1912 умирает его верная спутница – родная сестра Тереза. Дом, в котором долгие годы жил художник, владелец решает реконструировать и продать за триста тысяч франков.
Дега мог купить его весь всего за одну папку с рисунками из своей коллекции, но восьмидесятилетний упрямец находит, что художник не может выкинуть на ветер целое состояние.

Далее отказ от помощи. Самостоятельный перевоз скарба. Полное истощение.
Чужие стены и ожидание смерти. И в это же время его танцовщицы уходят на аукционе за четыреста семьдесят восемь тысяч франков. Ни до, ни после Дега ничего подобного за работы художников новой волны в эпоху импрессионизма не давали.

Когда же Эдгара спросили, что он думает по поводу этого, то услышали типичный для мастера ответ: «я чувствую себя лошадью, только что выигравшей скачки и получившей в награду все тот же мешок с овсом».
Судя по всему, Дега никогда не был человеком конечного результата. Он был человеком процесса.

Ему важны были горизонты, которые бесконечно уходили вперед, а он шел и не мог их достичь. И когда однажды к нему в мастерскую прибежал его очень близкий знакомый и прямо с порога закричал, что наконец-таки нашел свою манеру живописи, Дега тут же загрустил и сказал: «ну надо же… А если бы я нашел свою манеру, я бы, наверное, в тот же момент просто помер от скуки».

И даже в глубокой старости слепой и почти оглохший Дега так и останется аристократом до мозга костей. Сохранит светские привычки. Абонирует ложу в опере на двадцать лет вперед. Не менее трех раз в неделю будет ужинать в дорогих ресторанах. А вплоть до 1914 года его сухопарую фигуру все еще смогут наблюдать на парижских бульварах под аккомпанемент легкого постука его изысканной трости, что нащупывала последний путь несгибаемого Дега.

Звезда Дега погасла 27 апреля 1917 года. Ему было восемьдесят три. Согласно его последней воле проводы были скромные. Художник просил не слагать в его честь высокопарных панегириков, ибо всю жизнь страшился банальности.