Тропинин Василий Андреевич

В июле 1804 года государыня Елизавета Алексеевна посетила выставку академии художеств. Ректор отрекомендовал ей золотую медаль этого года – «мальчика, сетующего о мертвой птичке», которая была написана вольноопределяющимся учеником из крепостных Василием Тропининым.

Императрица долго и с умилением любовалась этим трудом, что, конечно, не ускользнуло от внимания ее окружения. И президент академии граф Александр Сергеевич Строганов сказал: «Жаль, что Тропинин принадлежит упрямому человеку, а то можно было бы за него похлопотать».

Этим упрямцем был генерал Иракли Морков, отважный герой Очаково и покоренья Крыма. Граф, увы, не отличался сентиментальностью. Мальчишку, который достался ему в приданое, он отправлял в Петербург с другой целью: обучить кондитерскому делу.

Когда же выяснилось, что учить надо совсем другому искусству, он еле-еле поддался на уговоры своего родственника, который обещал возместить все затраченные средства, если юноша не оправдает надежд, и определил-таки Василия в академию.

Но сейчас, когда до него стали доходить слухи о больших успехах Тропинина, и особенно о желании влиятельных особ похлопотать за медалиста, граф велел немедленно отослать его в малороссийскую деревню Киковку, которую местные жители называли Кукавкой.

Василию Андреевичу тоже полагалось, как золотому лауреату продолжить свое обучение за синим морем, в Италии. В мудрой старости он говорил, что если бы поехал за границу, то, может быть, не был бы своеобразен.
«В Малороссии я же без отдыха писал с натуры, а лучший учитель – природа».

Брюллов говорил о юном живописце так: «Вот в высшей степени русская натура. Я немало потолкался по Европе, но, если бы мне где-то случилось остановиться, я бы непременно пошел в нахлебники к Тропинину. Если бы он жил за границей, то был бы там первым портретистом».

Но тогда Василию Андреевичу, написавшему смерть птички в клетке, пришлось собрать все свое мужество, чтобы принять судьбу.
В Кукавке, при графском доме Василий Андреевич исполнял две обязанности – живописца и маляра по мере надобности и еще заведующего буфетом и столом. Он всегда присутствовал при семейном столе в качестве главного лакея.

Однажды на этой почве случился большой конфуз. К генералу приехал погостить один француз и пришел в полный восторг от картин Тропинина. Когда же за обедом ему показали их создателя, гость бросился усаживать его рядом с собой.
После этого художника освободили от столоначалия. Граф стал чаще брать Василия Андреевича в путешествия, а главным его поприщем с той поры стало участие в строительстве, а потом и роспись сельского храма.

Старая церковь лет за десять до того сгорела. Деревня без нее мучилась. С этой точки зрения ревность Моркова, не пожелавшего упустить мастера, обученного в петербургской академии художеств, можно извинить.
К шестому году наружная и внутренняя отделка храма под наблюдением Тропинина была выполнена. В следующем году он написал все иконы и после освящения церкви стал первым, кто в ней был обвенчан.

А женой его стала девица Анна Ивановна Катина. Вольная поселянка, она не побоялась выйти за крепостного, зная, что крепостными будут и их дети.
Впрочем, ребенок у них был всего один – сын Арсений.

В Евангелии одним нежным словом «малое» Господь называет детей и птиц. У Василия Андреевича во время работы над убранством храма — целая серия изображений девочек и мальчиков с попугайчиками, канарейками и без них, среди которых самый незабываемый, конечно, его Арсений.

В отечественную войну 1812 года царь назначил генерала Моркова начальником московского ополчения. Василий Андреевич был с ним и начальствовал над обозом.
В пожаре войны сгорел морковский особняк. Хлопоты по строительству нового дома на несколько лет задержали Иракли Ивановича после победы в златоглавой и Тропинин за это время успел стать одним из лучших портретистов Москвы.

Поклонники его таланта не уставали обращаться к графу с просьбой дать художнику вольную. Некий Петр Дмитриев, выиграв в английском клубе у генерала крупную сумму, публично предложил простить долг в обмен на свободу Тропинина, но граф отказал. Он отказал и собственной дочери Наталье, которая, выходя замуж, просила дать ей Василия Андреевича в приданное, видимо с тем, чтобы тут же его отпустить.

Граф по-настоящему привязался к своему мужику и научился ценить его искусство.
Когда они вернулись в Кукавку, Тропинин заболел, так Морков выписал ему лучших докторов и сам справлялся о состоянии больного.

На Пасху 1823 года, в церкви, после праздничной обедни, когда все подходили к барину христосоваться, генерал вместо яичка вручил Василию Андреевичу отпускную.

«Я скажу Юсупову», — говорил граф Иракли Иванович Тропинину на прощание, — «Он даст тебе место учителя в кремлевской школе».
Но Василий Андреевич вежливо отказался.
«Я хочу теперь спокойной жизни, ваше Сиятельство, и никакой обязанности на себя не приму».

Он отправил редактору «Отечественных записок» Свиньину три портрета, и тот показал их некоторым академикам, приложив рекомендацию: «Лучший портретный живописец в Москве Василий Тропинин, получив от помещика своего отпускную, желает по страсти своей к искусству избрать поприще художеств и просит покорнейше удостоить его званием и задать программу по портретной части для получения достоинства академика Российской Императорской Академии художеств».

«Любезный Василий», — пишет Тропинину две недели спустя бывший учитель его Щукин, — «Господин Свиньин прислал ко мне, чтобы я представил твою работу в совет академии, и я представил. Все с восторгом любовались. Поздравляю тебя, любезный, от всего сердца. Теперь тебе должно приехать к нам в Петербург и тебя несомненно произведут в академики».

Обретя свободу, Василий Андреевич вновь взялся за мальчика с птичкой, но уже не с мертвой. Он выпускает ее.
А еще Тропинин хотел поблагодарить графа и деликатно навести своего бывшего барина на мысль, что они с Анной Ивановной не могут быть до конца счастливы, пока в крепостных остается их Арсений.

В Петербурге Тропинина сразу завалили заказами на четырнадцать тысяч рублей ассигнациями.
Как-то в назначенный час он прибыл в дом одного важного портретируемого лица, а лакей велел ему обождать, пока проснется хозяин. Василий Андреевич развернулся и ушел. После стольких лет получив долгожданную свободу, он не хотел кланяться каждому чину. В тот же день художник вернулся в Москву.

Осенью 1826 года из ссылки вернулся Пушкин и первое, что он сделал – пошел к Тропинину.
Карл Брюллов после знакомства с Василием Андреевичем будет сбегать со званых обедов в его скромную каморку, чтобы под простые пирожки насытиться общением с собратом.

«Я целую вашу душу», — пишет он Тропинину, — «Я никого не умел оценить так скоро, как вас, ваши душевные способности и редкие достоинства, истинные блага на земле – честь и любовь».

То же самое сказал бы и Пушкин. Кажется, он был добрым гением семьи художника. Портрет вышел дивный. О нем много писали, говорили и вскоре граф Морков навестил мастерскую Тропинина.
Узнав о болезни Арсения, он обещал отпустить и сына.
К сожалению, генерал скончался, не успев сдержать слово, но он о нем помнил. За день до смерти граф попросил родных дать «мальчику, выпускающему птичку», вольную, что они, конечно, сразу и сделали. Это был день Благовещения.