Левитан Исаак Ильич. Душа русского пейзажа

Понимая, что болен смертельно, он все-таки верил в лучшее.
«Дайте мне только выздороветь, я совсем иначе буду писать. Теперь, когда я так много выстрадал, теперь я знаю, как писать».

Он страстно верил, что болезнь отступит. Что он сможет жить, думать, чувствовать, любить, совершать открытия. Нет, не получилось. Поехал с учениками на этюды, там простудился и слег окончательно.

Великолепному знаменитому художнику, понимавшему как никто другой красоту русской природы, было отмерено судьбой всего лишь четыре десятка лет. Понимая, что умирает, он попросил сжечь всю его переписку. Все эти напоминания о мучениях, скитаниях, житейских неурядицах. Пусть останется только главное – искусство, посвященная творчеству жизнь.

Он родился в 1860 году в еврейском местечке неподалеку от пограничной станции в Литве. А когда подрос, его отец, мелкий железнодорожный служащий, повез свою семью в Москву, где надеялся дать детям образование.

Правда, в Москве Левитанов ждала еще более скудная жизнь. Отец, владевший несколькими языками, не нашел никакого иного заработка, кроме уроков французского, да и те за какую-то грошовую плату. Но он не стал возражать, когда оба его сына, вместо того, чтобы помогать семье, поступили в училище живописи.
Уже на первом курсе Исаак обратил на себя внимание способностями и тонким пониманием природы. Сам Алексей Саврасов, лучший тогда пейзажист, взял юношу в свою мастерскую и всячески помогал раскрыться его таланту.

Только бесконечная преданность живописи помогла Левитану пережить череду случившихся несчастий. Умерла мать. Вслед за нею отец. Скудость существования перешла в нищету. Теперь не отцу, а ему приходится метаться по Москве в поисках заказов. Он не гнушается никакой мелочью, но даже себя не может прокормить.
И тут как-то ненавязчиво, не сговариваясь, начали помогать ему товарищи по училищу и даже преподаватели. Чаще других получал он бесплатные краски, карандаши и бумагу. Его освобождают от платы за учебу и, наконец, представляют на стипендию московского генерал-губернатора. Хватает этого в обрез, но он может учиться.

Он с успехом участвует в выставках, организуемых в училище. О пейзажисте Левитане упоминают газеты. Исааку в ту пору всего восемнадцать лет и вместо того, чтобы наслаждаться успехом, он все пишет и переписывает этюды.
Его товарищ по учебе Михаил Нестеров вспоминает, что Левитану иногда даже ночевать было негде. Так он прятался где-то в училище, чтобы не оказаться ночью на улице. А с утра натощак приступал к занятиям.

Это было время, когда евреям снова запретили жить в Москве из-за очередного покушения на Александра II. Жилье он себе тогда нашел в Подмосковье и натуру находил там же.
В довершение к вечным спутникам его юности – бесприютности и нищете, он испытал настоящее горе, когда из училища был уволен Саврасов, любимый учитель.
Но место Саврасова занял другой замечательный пейзажист – Василий Поленов, ставший Левитану не только учителем, но и другом.

Однако, когда Исаак Ильич написал свою дипломную работу, Поленов был за границей. Левитан разыскал Саврасова. Тот начертал на дипломной картине: «большая серебряная медаль».
Но в училище работу не приняли и предложили написать другую. Левитан гордо отказался, в результате чего ему, лучшему выпускнику, несколько лет вообще не выдавали диплома, хотя был он уже известен и участвовал в выставках передвижников вместе с лучшими русскими живописцами.

Критики находили, что он первым достиг единства этюдной непосредственности и картинной поэтической содержательности пейзажа. Только года через три он получил диплом внеклассного художника, тогда как класс его работ от года к году повышался очень заметно. Первым оценил Левитан и чеховское видение природы. Впрочем, это особая тема.
Сначала, еще в училище, он подружился с Николаем Чеховым, старшим братом писателя, чрезвычайно одаренным художником, как, впрочем, и музыкантом. Они были очень близки и всегда помогали друг другу.

Так на картине Левитана «Осенний день. Сокольники», лучшей из работ его молодости, женскую фигуру написал именно Николай, придав пейзажу неповторимое пронзительное настроение. Через Николая Левитан познакомился с Антоном Чеховым. Тогда они все еще были бедными студентами, приезжими, которых обкатывала и образовывала Москва. Постепенно Антон Павлович и Левитан находили все больше сходства в своей духовной жизни, в поэтике творчества. Именно на этой основе возникла и укрепилась их многолетняя дружба.

На лето они поселились в одной усадьбе под Новым Иерусалимом и в чеховской семье отнеслись к Исааку Ильичу почти по-родственному. Буквально выхаживали его после тяжелого кризиса. И он снова смог писать. Да так, что Чехов сказал о его картине «Сумерки. Стога»: до такой простоты и изумительной ясности мотива, до которой дошел Левитан, не доходил никто.

Многие поклонники художника сознавались, что лишь левитановские пейзажи помогли им по-настоящему увидеть красоту русской земли. Не сусальные красоты, а подлинную, духовную ее красоту. В Крыму, где он впервые увидел морскую волну и горы, он тоже стал писать так, как никто из художников. Конечно, ему помогла свежесть впечатлений, но почему-то именно он сумел почувствовать своеобразную поэзию Крыма. И в то же время здесь он открыл для себя силу солнечного луча и чистого цвета.

Еще через несколько лет Исаак Ильич побывал в Европе. Походил по выставкам и убедился в том, что нисколько не отстал от европейского искусства. Написал очень интересный цикл пейзажей во Франции и Италии. Но с каждым днем он все больше тосковал по России и вскоре возвратился домой.
«Нет лучше страны, чем Россия, – писал он из-за границы. – Только в России может быть настоящий пейзажист».
Впрочем, побывав на юге он стал как-то больше доверяться яркому солнечному освещению, отдаваясь радостному, новому для него настроению. Как ни странно, он впервые увидел Волгу в двадцать семь лет, будучи уже признанным мастером русского пейзажа. Эта широководная река давно влекла Исаака Ильича, но первое впечатление от встречи с рекой было далеко от восхищения.

Из письма художника Чехову: «Чахлые кустики и, как лишаи, обрывы. Ждал я от Волги сильных художественных впечатлений, а вместо этого – серое небо. Сильный ветер. Ну не мог я разве дельно поработать под Москвой и не чувствовать себя одиноким с глазу на глаз с громадным пространством, которое просто убить может. Меня не ждите, я не приеду. Не приеду, потому что нахожусь в состоянии, в котором не могу видеть людей. Мне никого и ничего не надо. Рад едва выносимой душевной тяжести, потому что чем хуже, тем лучше. И тем скорее приду к одному знаменателю».

Была у московской богемы той поры привычка коротать вечера у Софьи Петровны. Квартира принадлежала ее мужу, доктору Кувшинникову, но настоящей хозяйкой салона была она. Супруг в часы приемов сидел у себя за шахматами. Софья Петровна собирала у себя пол-Москвы – художников, писателей, артистов. Она и сама неплохо рисовала, а ее цветы даже купил Третьяков.
Когда в этом доме появился молодой и красивый Левитан, Софья Кувшинникова, хоть и была старше, немедленно сделалась его ученицей и неизменной спутницей в его поездках на натуру. С ней Исаак Ильич попытался покорить Волгу второй раз.

Паустовский пишет, что Левитан с Кувшинниковой долго просидели на палубе, ища по берегам место для этюдов. До самого Нижнего, оттуда до Рыбинска, пока наконец не показался Плес.
С этого времени начался светлый промежуток времени в его жизни. Левитан решил остаться в Плесе, где смог работать вдохновенно и плодотворно.
Неохватная Волга. Она помогла обрести Левитану собственный символ веры, о чем он и написал Чехову: «Подмечать сокровенную тайну, видеть Бога во всем и уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти ощущения».
А когда в Москве на выставке передвижников Чехов увидел новые волжские картины своего друга, он с удивлением сказал художнику: «А знаешь, в твоих пейзажах появилась улыбка».

В январе 1892 года Чехов опубликовал «Попрыгунью».
«Вчера я был в Москве, — сообщает Антон Павлович в одном частном послании, — но едва не задохнулся там от скуки и всяких напастей. Одна знакомая моя, сорокадвухлетняя дама, узнала себя в двадцатилетней моей героине и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика – внешнее сходство. Дама пишет красками, муж у нее доктор и живет она с художником».
Увы, узнаваемой была не только ситуация, но и характеры. Софья Петровна была обижена жестоко. Вступаясь за нее, Левитан даже собирался вызвать Чехова на дуэль, но друзья отговорили.
И все равно встречаться и разговаривать они перестали. Особенно для Исаака Ильича это было сильным ударом.

А к этим его страданиям прибавилась еще и вторая высылка из Москвы. Евреи должны были срочно покинуть первопрестольную и художника со всероссийской славой выселили во Владимирскую губернию. Там и появились на свет его знаменитые «Владимирка» и, чуть позже, «Над вечным покоем».
К нему снова вернулась хандра. Отношения с Кувшинниковой стали портиться.
«Почему я один? Почему женщины, бывшие в моей жизни, не принесли мне покоя и счастья? Может потому, что даже лучшие из них — собственники. Им нужно все или ничего. Я так не могу. Весь я могу принадлежать только моей тихой бесприютной музе. Все остальное суета сует».

В январе 1895 года Щепкина-Куперник собралась к Чехову в Мелехово и по дороге заглянула к Левитану посмотреть его летние этюды.
Узнав, куда она едет, Исаак Ильич решил во что бы то ни стало навестить своего старого друга и через несколько часов уже подъезжал к мелеховскому дому. Залаяли собаки. Вышел закутанный Антон Павлович. Маленькая пауза и оба кинулись друг к другу. Так крепко схватили друг друга за руки и вдруг заговорили о самых обыкновенных вещах, будто ничего и не случилось.

Через полгода Чехов получил отчаянное письмо с просьбой приехать. Левитан снова попал в сложную житейскую историю. Стрелялся или сделал вид, что стреляется. Пуля задела только кожные покровы головы. Чехов тут же примчался и стал свидетелем сцены, которая позднее вошла в его пьесу. Чем-то задетый Исаак Ильич выбежал с ружьем и скоро вернулся без шляпы с непонятно зачем убитой чайкой. На «Чайку» Левитан не обиделся.
В конце 1899 врачи снова прописали Левитану Ялту, где жил тогда уже сам смертельно больной Чехов. Чехов тосковал. Левитан ходил, тяжело опираясь на палку, задыхался и всем говорил о скорой кончине, но при этом он решил, что пришла его очередь помогать другу.
Вместе они встретили Новый год, тридцать девятый для Левитана и последний.